Читать книгу "Запад Беларуси: исторический пазл - Евгений Евгеньевич Асноревский"

пошел с пинянами к Новогородку, а оттуда, взяв с собой новогородцев, пошел в Литву княжить. Литовцы приняли с радостью сына своего господина».

Это важнейшее сообщение достоверного источника, которое показывает, что предки белорусов выступали политическими акторами в создании ВКЛ, а не некими безмолвными объектами завоевания могучих литовских племён, которые, к слову, в столкновениях с галицко-волынскими князьями представлены летописцем не слишком успешными воинами. Пинчане и новогородцы поддерживают литовского князя в установлении его власти на территориях Литвы Миндовга, показывая, таким образом, политическую субъектность предков белорусов во время формирования ВКЛ, внося один из важных камней в фундамент белорусских прав на наследие Княжества.

Вот такой эпизод, связанный с историей одного из красивейших белорусских городов — Пинска, причём важный в контексте истории всего белорусского народа.

Фрагмент 8. К вопросу столичности Новогородка: анализ статьи Т. Банараускаса

В этой заметке автор попробует рассмотреть статью известного литовского историка Томаса Баранаускаса под названием «Новогрудок в XIII веке: история и миф». Писалась эта статья давно, более 20 лет назад, и её автор, вне всякого сомнения, прогрессировал с тех пор в плане своей профессиональной деятельности, но и теперь ещё эта работа Баранаускаса нередко фигурирует в качестве источника информации в различных публикациях, поэтому стоит рассмотреть данное произведение поближе. В рамках научно-популярного издания автор не ставит себе задачу соблюдать формальные правила написания критических работ — ниже точно не представлена классически оформленная рецензия. Вместо этого использован, скажем так, свободный подход, позволяющий донести суть критических замечаний в желаемой для автора форме.

Приступим к сути и обратимся к цитатам из упомянутой выше статьи.

«1238 г. стал роковым для Руси и Литвы. На Русь навалилась волна монгольского нашествия, вскоре превратившая в руины многие цветущие города. В Литве же, наоборот, прекратились междоусобицы и утвердилась единоличная власть Миндаугаса».

Это вполне обоснованный вывод литовского специалиста, который пишет далее:

«Каким образом Новогрудок оказался под властью Литвы, можно судить по рассказу о сыне Миндаугаса Вайшалгасе: ″Воишелкъ же нача княжити в Новегородече, в поганстве буда, и нача проливати крови много, убивашеть бо на всякъ день по три, по четыри; которого же дни не убьяшеть кого печаловашеть тогда, коли же убьяшеть кого, тогда веселъ бяшеть. Посем же вниде страхъ Божии во сердце его, помысли в собе, хотя прияти святое крещение. И крестися ту, в Новегородце, и нача быти во крестьянстве″. Этот текст отражает насильственное вокняжение Вайшалгаса в Новогрудке, за которым следовали жесткие репрессии».

С данным выводом Баранаускаса о репрессиях тоже можно согласиться, хотя сам эпизод летописи напоминает каноничное для христианских легенд преображение язычника в христианина, с явным изменением его морального облика, однако принимая достоверность сведений Галицко-Волынской летописи стоит быть последовательными, соответственно, можно принять и вывод о репрессиях. Литовский специалист не уточняет на кого именно были направлены эти «репрессии», что выглядит логичным, ведь и летописец ничего не сказал о том, кого именно убивал Войшелк. Впрочем, дальнейшее рассмотрение работы Баранаускаса покажет, что жертвы Войшелка литовскому историку, как можно предполагать, хорошо известны.

Далее он пишет:

«В дальнейшей борьбе Новогрудок теряет свое значение. К нему внимание вновь обращается, лишь когда Таутвилас потерпел поражения у Ворутского замка (1251 г.) и в Жемайтии. Тогда он снова обращается к Даниилу: ″Тевтивилъ присла Ревбу река поиди к Новугороду. Данило же поиде с братомъ Василкомъ, и со сыномъ Лвом, и с Половци со сватомъ своимъ Тегакомъ, и приде к Пиньску. Князи же Пиньсцеи имеяху лесть, и поя е со собою неволею на воину″. Видно, вместе с Новогрудком в зависимость от Литвы попал и Пинск».

А вот здесь вывод Баранускаса о зависимости странный и по сути ничем не обоснованный. Нежелание пинских князей воевать с Литвой, о котором идёт речь, совсем не говорит о зависимости Пинска от Литвы. За несколько лет до описанных событий Михаил Пинский пытается предупредить литовцев о наступлении галицко-волынских войск.

«Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу за оградой, а Михаил послал им весть из Пинска».

Это говорит о том, что пинский князь искал неких контактов с литовцами, но совершено не свидетельствует о зависимости пинчан от Литвы.

После описания малоуспешных для литовцев столкновений с волынянами, в результате которых Миндовг и Войшелк отдали князю Роману Даниловичу Новогрудок, а также информации о борьбе волынян с ятвягами, Баранаускас делает полностью необоснованный вывод о Новогрудке:

«Ятвяги входили в состав Литвы как периферийное, не совсем полноправное и неокончательно интегрированное в структуру государства племя, однако, тоже на более-менее добровольных основах. Они противились изменению их статуса, но ненастойчиво. Новогрудок же был включён в состав Литвы путём насилия, и поэтому не оказывал никакого сопротивления передаче города представителю традиционной для него династии Рюриковичей. Жители Новогрудка от такой реформы лишь выигрывали».

Из чего именно литовский специалист тут делает вывод о включении Новогородка в состав Литвы «путём насилия»? В предыдущих частях текста в качестве некоего обоснования для насилия присутствует только текст о «репрессиях» Войшелка, в котором, как читатель уже мог убедиться ранее, нет никаких указаний на этническую принадлежность якобы убитых людей. Были ли этими жертвами будущего христианского подвижника новогородцы, или пленники из числа волынцев, а может быть и неугодные слуги-литовцы? Об этом документ молчит. А значит никаких обоснований насильственного присоединения Новогрудка Баранаускас не привёл и его выводы полностью голословные.

После упоминания убийства Миндовга, литовский исследователь сообщает о возвращении Войшелка в Литву из Пинска, куда до этого бежал наследник великого князя, опасаясь убийц отца.

Считается, что это печать Миндовга.

«Услышав о гибели Тренёты, Вайшалгас сразу вернулся в Новогрудок, а оттуда с пинским и новогрудским войсками отправился в Литву занимать трон».

Здесь Баранаускас справедливо указывает на участие пинчан и новогородцев, (а ведь последних, как сказано ранее, якобы включили в состав ВКЛ путём насилия) в установлении власти Войшелка. Этот важнейший для истории Беларуси момент летописи прямо показывает, что предки белорусов ещё в самом начале государственно-образующих процессов ВКЛ в Понемананье имели политическую субъектность, а не являлись лишь объектом завоевания могучих литовских кунигасов, как это желают видеть некоторые литовские специалисты, в том числе и господин Баранаускас.

Далее историк продолжает цитировать летопись.

«В Литве заговорщики против Тренёты уже подготовили почву к признанию сына Миндаугаса великим князем: ″Литва же вся прияша и с радостью своего господичича″. Радость, однако, не была всеобщей — православный князь не пользовался популярностью в Литве».

И снова Баранаускас позволяет себе, говоря по сути, отсебятину, приписывая противникам Войшелка мотивы, которые не обозначены в документе. Почему именно православное крещение князя должно было создавать ему врагов (или лишать популярности, как это называет Томас), а не множество других факторов, в том числе и логичное для феодалов соперничество в борьбе за власть и ресурсы?

Далее литовский историк описывает события, связанные с вокняженьем в Литве Шварна Даниловича и достаточно обосновано замечает:

«Можно сделать вывод, что Новогрудское княжество Вайшалгас передал своему соправителю и намеченному наследнику Шварну. Новогрудок, таким образом, в 1264—1267 г. можно считать резиденцией субмонарха Литвы».

Хотя, справедливости ради стоит заметить: то, что послы застали Шварна в Новогородке (такой эпизод описан в ГВЛ) не доказывает столичность города, но всё же для того, чтобы говорить, как это делает Баранаускас, о резиденции князя Шварна в Новогородке есть некоторые основания.

Далее литовский специалист снова представляет очередные домыслы.

«Не зря опасался Шварно власти в Литве — погубившая десять лет назад его брата Романа, с трудом принявшая православного Вайшалгаса, Литва не была готова подчиниться чужому князю. Это не имело прецедента в истории средневековой Литвы. Княжение Шварна в Литве было коротким, летописец умалчивает подробности, только кратко обобщает: ″Княжащю же по Воишелце Шварнови в Литовьскои земли, княжив же немного лет, и тако преставися. И положиша тело его въ церкви святыа Богородица близъ гроба отня. Посем же нача княжити в Литве окаанныи, безаконныи, проклятыи и немилостливыи Троидени… ″. Смерть Шварна в Холме говорит о том, что умер он, будучи изгнанным из Литвы ″окаянным ″